«День России» решил внести свою скромную лепту в полемику между литературоведом В.Козаровецким и журналистом А.Филимоновым об авторстве знаменитых романов «12 стульев» и «Золотой теленок» (напомним: В.Козаровецкий поддержал версию Ирины Амлински, что истинный автор этих произведений – Михаил Булгаков). Последняя публикация В.Козаровецкого содержит обильный фактический материал, свидетельствующий, что в романах Ильфа и Петрова действительно немало странных совпадений с булгаковскими текстами.
Важны однако не только сами факты, но и выводы, которые делаются на основании изучения этих фактов. Думается, что говорить об авторстве Михаила Булгакова, опираясь только на эти совпадения, все-таки нельзя. Можно и, видимо, должнό говорить, что Булгаков оказал сильное влияние на Ильфа и Петрова. Не исключено (и скорее всего!), что он принимал какое-то участие в обсуждении только что написанных глав «12 стульев», помогал советами при разработке сюжетных ходов, подсказывал какие-то случаи из своей жизни и писательской практики. Все это имеет немалое значение в творческой истории великих романов, но отнюдь не свидетельствует о том, что Михаил Афанасьевич сам своей рукой писал вместо Ильфа и Петрова, а те выдавали его сочинения за свои романы. Дело в том, что Ильф и Петров после «12 стульев» были очень заметными фигурами в литературной Москве, встречались со многими людьми, и ни у кого ни разу не возникло каких-либо подозрений. Наоборот, все воспоминания об Ильфе и Петрове не то что не подвергают сомнению их дарования и авторство, но, напротив, являются своего рода свидетельскими показаниями, противоречащими версии И.Амлински и В.Козаровецкого.
Почему возник так называемый «шекспировский вопрос», в спорах о котором В.Козаровецкий принимал деятельное участие? Да потому что действительно невозможно представить, что великие произведения, опубликованные от имени Шекспира, написал этот полуграмотный ростовщик, у которого неграмотные дети и ни одной книги в доме; который ни разу не был в Италии, но знает ее так и в таких деталях, словно жил там годами; который в своем завещании ни слова не говорит о своих сочинениях, зато сильно озабочен тем, кому достанется его «вторая по качеству кровать». Именно жуткое несовпадение биографических данных о Шекспире с его великими творениями породило то расследование, которое сотни литературоведов вели на протяжении двух с лишним столетий и которое все-таки нельзя считать окончательно завершенным.
С «ильфо-петровским» вопросом ситуация прямо противоположная.
Мы решили опубликовать несколько воспоминаний об Ильфе и Петрове. Они интересны и сами по себе, и являются аргументами в споре. Не говоря уже о том, что творческая история знаменитых романов предстает в ином свете, нежели ее подают И.Амлински и В.Козаровецкий. И начать мы хотим с воспоминаний об Ильфе Евгения Петрова. Потому что этот замечательный текст написал явно не Михаил Булгаков.
Евгений Петров
Из воспоминаний об Ильфе
Публикуется по изданию
Сборник воспоминаний
об И. Ильфе и Е. Петрове
М., «Советский писатель», 1963
Однажды, во время путешествия по Америке, мы с Ильфом поссорились.
Произошло это в штате Нью-Мексико, в маленьком городе Галлопе, вечером того самого дня, глава о котором в нашей книге «Одноэтажная Америка» называется «День несчастий».
Мы перевалили Скалистые горы и были сильно утомлены. А тут еще предстояло сесть за пишущую машинку и писать фельетон для «Правды».
Мы сидели в скучном номере гостиницы, недовольно прислушиваясь к свисткам и колокольному звону маневровых паровозов (в Америке железнодорожные пути часто проходят через город, а к паровозам бывают прикреплены колокола). Мы молчали. Лишь изредка один из нас говорил: «Ну?»
Машинка была раскрыта, в каретку вставлен лист бумаги, но дело не двигалось.
Собственно говоря, это происходило регулярно в течение всей нашей десятилетней литературной работы — трудней всего было написать первую строчку. Это были мучительные дни. Мы нервничали, сердились, понукали друг друга, потом замолкали на целые часы, не в силах выдавить ни слова, потом вдруг принимались оживленно болтать о чем-нибудь не имеющем никакого отношения к нашей теме, — например, о Лиге Наций или о плохой работе Союза писателей. Потом замолкали снова. Мы казались себе самыми гадкими лентяями, какие только могут существовать на свете. Мы казались себе беспредельно бездарными и глупыми. Нам противно было смотреть друг на друга.
И обычно, когда такое мучительное состояние достигало предела, вдруг появлялась первая строчка — самая обыкновенная, ничем не замечательная строчка. Ее произносил один из нас довольно неуверенно. Другой с кислым видом исправлял ее немного. Строчку записывали. И тотчас же все мучения кончались. Мы знали по опыту — если есть первая фраза, дело пойдет.
Но вот в городе Галлопе, штат Нью-Мексико, дело никак не двигалось вперед. Первая строчка не рождалась. И мы поссорились.
Вообще говоря, мы ссорились очень редко, и то по причинам чисто литературным — из-за какого-нибудь оборота речи или эпитета. А тут ссора приключилась ужасная — с криком, ругательствами и страшными обвинениями. То ли мы слишком изнервничались и переутомились, то ли сказалась здесь смертельная болезнь Ильфа, о которой ни он, ни я в то время еще не знали, только ссорились мы долго — часа два. И вдруг, не сговариваясь, мы стали смеяться. Это было странно, дико, невероятно, но мы смеялись. И не каким-нибудь истерическим, визгливым, так называемым чуждым смехом, после которого надо принимать валерьянку, а самым обыкновенным, так называемым здоровым смехом. Потом мы признались друг другу, что одновременно подумали об одном и том же — нам нельзя ссориться, это бессмысленно. Ведь мы все равно не можем разойтись. Ведь не может же исчезнуть писатель, проживший десятилетнюю жизнь и сочинивший полдесятка книг, только потому, что его составные части поссорились, как две домашние хозяйки в коммунальной кухне из-за примуса.
И вечер в городе Галлопе, начавшийся так ужасно, окончился задушевнейшим разговором.
Это был самый откровенный разговор за долгие годы нашей никогда и ничем не омрачившейся дружбы. Каждый из нас выложил другому все свои самые тайные мысли и чувства.
Уже очень давно, примерно к концу работы над «Двенадцатью стульями», мы стали замечать, что иногда произносим какое-нибудь слово или фразу одновременно. Обычно мы отказывались от такого слова и принимались искать другое.
— Если слово пришло в голову одновременно двум, — говорил Ильф, — значит, оно может прийти в голову трем и четырем, — значит, оно слишком близко лежало. Не ленитесь, Женя, давайте поищем другое. Это трудно. Но кто сказал, что сочинять художественные произведения легкое дело?
Как-то, по просьбе одной редакции, мы сочинили юмористическую автобиографию, в которой было много правды. Вот она:
«Очень трудно писать вдвоем. Надо думать, Гонкурам было легче. Все-таки они были братья. А мы даже не родственники. И даже не однолетки. И даже различных национальностей: в то время как один русский (загадочная славянская душа), другой еврей (загадочная еврейская душа).
Итак, работать нам трудно.
Труднее всего добиться того гармонического момента, когда оба автора усаживаются наконец за письменный стол.
Казалось бы, все хорошо: стол накрыт газетой, чтобы не пачкать скатерти, чернильница полна до краев, за стеной одним пальцем выстукивают на рояле «Очи черные», голубь смотрит в окно, повестки на разные заседания разорваны и выброшены. Одним словом, все в порядке, сиди и сочиняй.
Но тут начинается.
Тогда как один из авторов полон творческой бодрости и горит желанием подарить человечеству новое художественное произведение, как говорится, широкое полотно, другой (о, загадочная славянская душа!) лежит на диване, задрав ножки, и читает историю морских сражений. При этом он заявляет, что тяжело (по всей вероятности, смертельно) болен.
Бывает и иначе.
Славянская душа вдруг подымается с одра болезни и говорит, что никогда еще не чувствовала в себе такого творческого подъема. Она готова работать всю ночь напролет. Пусть звонит телефон — не отвечать, пусть ломятся в дверь гости — вон! Писать, только писать. Будем прилежны и пылки, будем бережно обращаться с подлежащим, будем лелеять сказуемое, будем нежны к людям и строги к себе.
Но другой соавтор (о, загадочная еврейская душа!) работать не хочет, не может. У него, видите ли, нет сейчас вдохновения. Надо подождать. И вообще, он хочет ехать на Дальний Восток с целью расширения своих горизонтов.
Пока убедишь его не делать этого поспешного шага, проходит несколько дней. Трудно, очень трудно.
Один — здоров, другой — болен. Больной выздоровел, здоровый ушел в театр. Здоровый вернулся из театра, а больной, оказывается, устроил небольшой разворот для друзей, холодный бал с закусочкой а-ля-фуршет. Но вот наконец прием окончился, и можно было бы приступить к работе. Но тут у здорового вырвали зуб, и он сделался больным. При этом он так неистово страдает, будто у него вырвали не зуб, а ногу. Это не мешает ему, однако, дочитывать историю морских сражений.
Совершенно непонятно, как это мы пишем вдвоем».
Действительно. Сочинять вдвоем было не вдвое легче, как это могло бы показаться в результате простого арифметического сложения, а в десять раз труднее. Это было не простое сложение сил, а непрерывная борьба двух сил, борьба изнурительная и в то же время плодотворная. Мы отдавали друг другу весь свой жизненный опыт, свой литературный вкус, весь запас мыслей и наблюдений. Но отдавали с борьбой. В этой борьбе жизненный опыт подвергался сомнению. Литературный вкус иногда осмеивался, мысли признавались глупыми, а наблюдения поверхностными. Мы беспрерывно подвергали друг друга жесточайшей критике, тем более обидной, что преподносилась она в юмористической форме. За письменным столом мы забывали о жалости.
Со временем мы все чаще стали ловить себя на том, что произносим одно и то же слово одновременно. И часто это было действительно хорошее, нужное слово, которое лежало не близко, а далеко. И хотя оно было произнесено двумя, но едва ли могло прийти в голову еще трем или четырем. Так выработался у нас единый литературный стиль и единый литературный вкус. Это было полное духовное слияние. И вот о нем мы говорили вечером в городе Галлопе, штат Нью-Мексико.
Мы признались друг другу, что испытываем одно и то же чувство неуверенности в собственных силах. Сможет ли один из нас написать хотя бы одну строчку самостоятельно? Год спустя мы написали нашу последнюю большую книгу — «Одноэтажную Америку». Это было первое произведение, которое мы сочиняли порознь — двадцать глав написал Ильф, двадцать глав написал я, и семь глав мы написали вместе, по старому способу. Мы убедились, что наши страхи были напрасны.
Но тогда, в Галлопе, мы были откровенны и нежны и очень встревожены.
Я не помню, кто из нас произнес эту фразу:
— Хорошо, если бы мы когда-нибудь погибли вместе, во время какой-нибудь авиационной или автомобильной катастрофы. Тогда ни одному из нас не пришлось бы присутствовать на собственных похоронах.
Кажется, это сказал Ильф. Я уверен, что в эту минуту мы подумали об одном и том же. Неужели наступит такой момент, когда один из нас останется с глазу на глаз с пишущей машинкой? В комнате будет тихо и пусто, и надо будет писать.
А через три недели, жарким и светлым январским днем, мы прогуливались по знаменитому кладбищу Нового Орлеана, рассматривая странные могилы, расположенные в два или три этажа над землей. Ильф был очень бледен и задумчив. Он часто уходил один в переулочки, образованные скучными рядами кирпичных побеленных могил, и через несколько минут возвращался, еще более печальный и встревоженный.
Вечером, в гостинице, Ильф, морщась, сказал мне:
— Женя, я давно хотел поговорить с вами. Мне очень плохо. Уже дней десять, как у меня болит грудь. Болит непрерывно, днем и ночью. Я никуда не могу уйти от этой боли. А сегодня, когда мы гуляли по кладбищу, я кашлянул и увидел кровь. Потом кровь была весь день. Видите?
Он кашлянул и показал мне платок.
Через год и три месяца, 13 апреля 1937 года, в десять часов тридцать пять минут вечера Ильф умер.
МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» № 10/2017 ISSN 2410-700Х
То есть Объединённый словарь-справочник русского языка имеет и политико-мировоззренческое значение.
Работы по созданию объединённого словаря английского языка ведут, по крайней мере, три группы английских и американских лингвистов и программистов по государственным грантам.
В электронной версии Оксфордского словаря английского языка (над которой в настоящее время работают около 80 специалистов), см. http://www.oed.com/, http://dic.academic.ru/dic.nsf/ruwiki/212818, имеется около 600 тыс. слов и словосочетаний. Словарь включает все слова, бытующие или бытовавшие в английском литературном и разговорном языке начиная с 1150 года. Online-версию Оксфордского словаря намечают выпустить в 2017 году.
Имеется две Online-версии словаря английского языка Уэбстера, в которых быстро выдаётся то, что мы понимаем под синонимами, синонимическими связями (Related Words):
1) http://www.merriam-webster.com/ (примерно на 600 тыс. слов и словосочетаний);
2) Разработка Принстонского университета http://www.webster-dictionary.org/definition/irrelevant (примерно на 240 тыс. слов и словосочетаний) c фонетическими транскрипциями слов, их звучанием, переводом на другие европейские языки.
Поиск слов в этих Online-словарях осуществляется только по началу слова.
Словарь-справочник может быть использована не только как словарь синонимов и близких по смыслу слов, но и в качестве орфографического и толкового словарей русского языка с целью проверки правильности написания и определения значений незнакомых слов, синонимайзера текста, а также как обратный словарь. Словарь также может служить инструментом для филологических наблюдений и исследований языка благодаря развитой системе запросов по разным признакам слова (по значению, составу, синонимии и т.д.).
Другие возможные направления коммерческого использования словаря описаны в Приложении №3 к моей статье «Мощь русского языка по данным синонимического словаря-справочника компьютерной оценочной системы ASIS®», указанной на моих двух сайтах.
Удивительно, что работа по созданию объединённого (Exe и Online) словаря русского языка никем в России, кроме меня, не ведётся. Для дальнейшего развития словаря-справочника необходимо создание небольшого коллектив из лингвистов и программистов и государственная поддержка.
© Тришин В. Н., 2017
УДК 821.161
Тришин Виталий Николаевич,
к.ф.-м.н.,
председатель Совета директоров компании «Оценка крупных предприятий» («ОКП»),
г. Москва
Cайты: http://www.trishin.ru, http://www.trishin.net
Е-mail: mail@trishin.ru
КТО АВТОР «ДВЕНАДЦАТИ СТУЛЬЕВ» И «ЗОЛОТОГО ТЕЛЁНКА»?
Аннотация
Статья посвящена обоснованию гипотезы о том, что автором «Двенадцати стульев» и «Золотого
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» № 10/2017 ISSN 2410-700Х_
телёнка» были не Илья Ильф и Евгений Петров, а Сергей Заяицкий
Ключевые слова
Илья Ильф, Евгений Петров, Сергей Заяицкий, «Двенадцать стульев», «Золотой телёнок»
Многие литераторы (Амлински , Козаровецкий , Галковский и др.) убедительно, на мой взгляд, доказали, что Ильф и Петров не могли написать роман «Двенадцать стульев» (опубликованы в 1928 в журнале «Тридцать дней» (№ 1—7); в конце года изданы отдельной книгой) и его продолжение «Золотой телёнок» (1931). Черновиков, планов, вариантов, переписки Ильфа и Петрова, которые бы могли доказать обратное, никто и никогда не видел (обычно писатели черновики сохраняют для использования ненапечатанного в других произведениях), есть у вышеназванных литераторов и другие убедительные аргументы. В качестве кандидатов в авторы (соавторы) они называют М.А. Булгакова и В.П. Катаева.
Вот ещё один (мой) кандидат на авторство:
Сергей Сергеевич Заяицкий (2 октября 1893, Москва — 21 мая 1930, Коктебель) — русский поэт, писатель, беллетрист и переводчик.
Из http://abrikosov-sons.ru/russkiy_pisatel_zayaic :
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
«По блестящему владению русским языком, великолепному знанию быта всех слоев нового советского общества и мастерству, с каким он из этого бытового мусора извлекает настоящие перлы юмора и показывает абсурдность этого быта, его трагикомизм, Заяицкого можно поставить в один ряд с М. А. Булгаковым, М. М. Зощенко, П. С. Романовым и другими корифеями нашей литературы периода 20-х годов. Близкий друг (знакомый) Булгакова, Волошина, Леонова, Шервинского и др. Знакомство М.А. Булгакова с писателем Сергеем Сергеевичем Заяицким состоялось в январе 1924г.»
Булгаков неоднократно читал свои произведения на квартире Заяицкого (воспоминания Белозерской).
В конце 20-х годов Замятина, Булгакова и Заяицкого рапповская критика относила к «внутренним эмигрантам». И если до 1928 года он печатал ежегодно 6-8 книг, то с середины 1928 года Заяицкий был фактически запрещён и ничего не опубликовал.
Интересная публикация о С.С. Заяицком Александра Лаврова
Две цитаты из неё:
«Похоже, что Заяицкого решили наконец совсем забыть, как забыли о десятках и сотнях писателей советской эпохи, канувших в Лету вместе с этой эпохой».
«летние перспективы наши туманны всё из-за тех же проклятых денег. Приходится их вытягивать клещами, а для этого нужно сидеть близко от их дателей» (из письма Заяицкого Волошину, около 5 мая 1929 г., Москва).
Кто же эти датели-должники?
Сравните начало повести С.С. Заяицкого «Баклажаны» ,
http://az.lib.rU/z/zajaickij_s_s/text_1927_baklazhany.shtml, начало «Двенадцати стульев» и «Мёртвых душ», тон, интонацию…
Из материалов архива музея М.А. Волошина в Коктебеле известно, что перед свой смертью С.С. Заяицкий закончил большой роман, так и не найденный впоследствии. Уж не Золотой ли это телёнок?
Моя гипотеза состоит в том, что С.С. Заяицкий передал рукопись «Двенадцати стульев» В.П. Катаеву, тот — Ильфу-Петрову за часть гонорара (рукопись «Золотого телёнка» передала, возможно, уже вдова С.С. Заяицкого). Под его фамилией эти антисоветско-антистарорежимные книги напечатаны никак не могли быть.
Замечание. В Литературной энциклопедии, Википедии и др. источниках написано, что С.С. Заяицкий умер в Феодосии. Это ошибка. С.С. Заяицкий жил в Феодосии с женой и поехал в Коктебель в гости к М.А. Волошину. В доме М.А. Волошина он скоропостижно 21 мая 1930 и скончался от туберкулёза. Похоронен в Москве на Введенском (Немецком) кладбище. Могила затерялась.
Список использованной литературы
1. Ирина Амлински, 12 стульев от Михаила Булгакова, Kirschner-Verlag, Berlin, 2013, 328 c.
2. Владимир Козаровецкий, Московские баранки и одесские бублики, Литературная Россия, №41,
_МЕЖДУНАРОДНЫЙ НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ «СИМВОЛ НАУКИ» № 10/2017 ISSN 2410-700Х_
Идеи о том, что знаменитую дилогию о сыне турецкоподданного написали не Ильф и Петров, а некто другой, за годы, прошедшие после выхода романов в свет, сложились в самостоятельный, чуть ли не детективный сюжет. Совсем недавно он воплотился в книге-исследовании, где вполне категорично утверждается: «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок» создал не тот, кто значится на обложке.
Автор — Михаил Булгаков?
В те годы в Советском Союзе был лишь один гениальный писатель, он создавал произведения, получавшие признание, и именно он ко времени написания «Двенадцати стульев» находился под особым внимание чекистов. Частый гость редакции «Гудка», писавший для газеты фельетоны, Михаил Афанасьевич Булгаков.
Булгаков творил по ночам, его произведения создавались быстро, и версия о том, что «Двенадцать стульев» появились за пару месяцев без ведома жены, кажется вполне правдоподобной. Куда более правдоподобной, чем удивительная слаженность, с которой совсем еще молодые литераторы Ильф и Петров якобы создали вдвоем шедевр советской литературы. Интересно и то, что сразу после выхода романа в свет Михаил Булгаков получил трехкомнатную квартиру в Москве и свои рукописи, изъятые ГПУ годом раньше.
М.А. Булгаков
Наверное, прочитав «Мастера и Маргариту», каждый ловил себя на мысли о том, что эта книга удивительным образом похожа по слогу на романы о приключениях Остапа Бендера. Согласно биографии Булгакова, этот его роман был начат в 1928 году, а завершала его редактирование и оформление уже третья жена писателя Елена Сергеевна после смерти писателя.
Сравнивая тексты тандема Ильф-Петров и Булгакова, можно увидеть очевидные сходства и параллели: «Геркулес» и Массолит, Воронья слободка и нехорошая квартира, описания психиатрической больницы в обоих произведениях. В идее о детях лейтенанта Шмидта тоже прослеживается нечто булгаковское, как и в ритме фраз, разобранных и исследованных под разными углами и показывающих совпадение стилей написания всех трех произведений.
«В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми» («12 стульев»).
«В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…» («Мастер и Маргарита»).
В этих двух фразах специалисты находят полное совпадение музыки, ритма фраз.
В свою очередь, литературный язык Ильфа и Петрова подразумевал короткие, «рубленые» предложения, лишенные той музыкальности, которая свойственна «Двенадцати стульям» — они использовали скорее язык журналистов, которыми, собственно, и были.
Илья Ильф
Булгаков, возможно, создавший сатирическое произведение, внешне направленное против противников режима, но на деле пародирующее всю советскую действительность, никак не раскрыл тайны своего авторства в отношении «Двенадцати стульев». Пролить свет на происходящее могли бы сами свидетельства участников событий – но Ильф умер в 1937 году, а Владимир Нарбут, принявший самое деятельное участие в выходе в свет романа, был объявлен врагом народа и расстрелян и упоминание его имени где бы то ни было могло навлечь беду. Сам Петров погиб в 1942 году в авиакатастрофе. В конечном итоге, в 1949 году дилогия была объявлена вредной и запрещена к публикации и распространению.
Евгений Петров
Не были найдены и рукописи романов о Бендере, которые могли бы заполнить белые пятна в вопросе возникновения этих произведений – сохранились только записные книжки Ильи Ильфа. На первый взгляд сенсационная, теория авторства Булгакова тем не менее имеет все права на существование и никак не опровергнута специалистами, во всяком случае, среди тех, кто допускает либо поддерживает эту версию создания дилогии, значатся вполне заслуживающие доверия литературоведы и филологи: Дмитрий Галковский, Юрий Басин, Игорь Сухих, Лазарь Фрейдгейм, Владимир Козаровецкий.
Из фильма «Золотой теленок»
Версия Ирины Амлински подкупает тем, что она не похожа на погоню за быстрой и дешевой сенсацией – но в среде специалистов она стала дополнительным материалом для размышления. Тайна личности автора дилогии, вероятно, так и останется вопросом веры, разве что из недр засекреченных государственных архивов вдруг всплывут документы, подтверждающие ту или иную точку зрения. А читателям, желающим заглянуть в «энциклопедию советской жизни», остается наслаждаться этими тремя великими романами – «Двенадцать стульев», «Золотой теленок» и «Мастер и Маргарита». Или даже попытаться найти те здания, в которых якобы происходили все описанные события.
Скульптура в г. Харьков
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
«Лизанька, в этом фокстроте звучит что-то инфернальное. В нем нарастающее мученье без конца» ( Зойкина квартира )
«В этом флотском борще плавают обломки кораблекрушения». ( Золотой теленок )
В результате была проделана огромная работа диссертационного уровня по детальному разбору текстов, а прообразом Остапа Бендера выведен булгаковский Аметистов, да и, собственно, сам Булгаков. Я не стану цитировать Ирину, чтобы не удлинять пост и не лишать вас возможности самостоятельно ознакомиться с аргументацией автора (а она очень убедительна, обязательно ознакомьтесь!) Внизу я дам ссылки на статьи, которые тогда прочитал.
А не так давно у меня под тяжестью бумаги рухнули полки книжного шкафа. Разбирая завал, я обнаружил томик «Золотого теленка», изданного ВАГРИУСом в 2000 году. Книга содержит 6 первоначальных глав романа, который предварительно был назван «Великий комбинатор», а также объемную вступительную статью М. Одесского и Д.Фельдмана. Вспомнив о гипотезе Амлинской, я предположил, что в первоначальном, не подвергшемся редактуре, варианте схожесть с произведениями Булгакова должна быть особенно очевидной.
Эффект презошел все ожидания. Прочтите вслух текст, выделенный курсивом и попробуйте сходу понять, где заканчивается «Мастер и Маргарита», а где цитаты из «Комбинатора»
В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них — приблизительно сорокалетний, одетый в серенькую летнюю пару, — был маленького роста, темноволос, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нёс в руке, а аккуратно выбритое лицо его украшали сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе. Второй — плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке — был в ковбойке, жеваных белых брюках и черных тапочках.
Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды».
— Дайте нарзану, — попросил Берлиоз.
— Нарзану нету, ответила женщина в будочке и почему-то обиделась.
— Пиво есть? — сиплым голосом осведомился Бездомный.
— Пиво отпускается только членам профсоюза.
— Удовлетворимся квасом, — сказал Балаганов.
По аллее, в тени августейших лип, склоняясь немного набок, двигался гражданин самого приятного вида. Твердая соломенная шляпа с рубчатыми краями боком сидела на его голове, брюки были настолько коротки, что обнажали белые завязки кальсон. Под усами гражданина, подобно огоньку папиросы вспыхивал золотой зуб. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко. Брюнет. Правый глаз черный, левый — почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой. Словом, — иностранец. Только сейчас он был уже не воздушный, а обыкновенный, плотский, и в начинающихся сумерках Берлиоз отчетливо разглядел, что усишки у него как куриные перья, глазки маленькие, иронические и полупьяные, а брючки клетчатые, подтянутые настолько, что видны грязные белые носки. Его фигура в полосатой легкой рубашке «Парагвай», матросских штанах и голубоваых парусиновых туфлях, только что еще резкая и угловатая, стала расплываться, потеряла свои грозные контуры и уже решительно не внушала никакого уважения.
Эту игру можно было бы продолжить и дальше, но, думаю, приведенных отрывков достаточно. Не только совпадает стиль прозы, но и перекличек по сюжету подозрительно много. Действие обоих романов начинается в жару, в липовой аллее, где появляются два героя, один из которых поучает менее образованного собеседника, аппелируя к историческим авторитетам. Поучаемые выглядят как близнецы, простецки одетые рыжекудрые молодые люди. Фамилии всех четверых начинаются на букву «Б». Им не удается выпить пива и они довольствуются безалкогольными напитками. Вскоре в обеих алеях появится третий герой, после чего Берлиоз лишится головы, а Бендер продемонстрирует собеседнику шрам через все горло, а дальше начнется погоня, в одном случае за Бегемотом, а в другом — за Антилопой Гну.
Как тут не прислушаться к Ирине Амлински? Но у нее есть немало авторитетных критиков. Пожалуй, главными из них являются упомянутые выше М.П.Одесский и Д.М.Фельдман, которые утверждают, что у Остапа Бендера существовал реальный прототип, известный на всю Одессу Осип Шор, которого лично Булгаков знать не мог, а Ильф с Петровом просто обязаны. Тут я с ними спорить не стану. Я сам знаю одного Шора из Иваново, Михаила, предки которого приехали в наш город из-под Одессы. Так этот молодой человек в свои тридцать с небольшим успел побывать и руководителем местной прокремлевской молодежной организации и областным депутатом, искателем кладов, когда это не было запрещено, участвовал в шоу экстрасенсов, объездил пол-страны на деньги спонсоров, на местном радио у него своя авторская передача и т.д. и т.п.. Все в рамках закона, но кто знает, как бы он повел себя сто лет назад…
Что же касается всего остального, тут я скорее на стороне Амлински, и, как ни странно, упомянутая выше статья Одесского и Фельдмана под названием «Легенда о великом комбинаторе» (в трех частях, с прологом и эпилогом) укрепляет мою уверенность. Труд серьезный, рекомендую к прочтению
Попробую кратко познакомить вас с основными тезисами:
1. Романы «12 стульев» и «Золотой теленок» являются антисоветскими, что было позднее неоднократно подтверждено на самом высоком уровне, тем не менее, от кого-то было получено разрешение на их публикацию.
2. Воспоминания Петрова о работе над романами не соответствуют действительности
3. Подготовка к журнальной публикации и изданию книги началась за несколько месяцев до того, как был окончательно дописан роман.
4. Романы являлись социальным заказом в рамках борьбы в ЦК ВКП(б) сначала с «левым», а затем и «правым» уклонами.
5. За исполнение заказа отвечали редактор издательства «ЗиФ» Владимир Нарбут и писатель Валентин Катаев
Теперь цитата:
Подчеркнем: создание и специфика романа, сам факт его публикации обусловлены конкретной политической прагматикой. Нарбут ли предложил Катаеву-старшему написать «антилевацкий» роман, Катаев ли был инициатором — все это одинаково вероятно. В любом случае никаких случайностей, никаких чудесных совпадений, которые охотно живописали мемуаристы, здесь не было. «Социальный заказ» был. И кандидатура исполнителя далеко не случайна: не просто популярный писатель, драматург, фельетонист, «золотое перо», но и давний приятель главного редактора, многим Нарбуту обязанный. Кому ж и доверять, как не Валентину Катаеву. Ну а если заказ срочный, значит, и формирование «писательской бригады» целесообразно, тем более что в 1920-е годы «писательские бригады» формировались часто. Катаеву же кого и превлекать к работе, если не брата и приятеля-земляка. Трудно сказать, когда конкретно Катаев обратился к Ильфу и Петрову, но хронологические рамки видны: не раньше мая 1927 г ода и не позже начала сентября. В июне Ильф и Петров, может быть, еще и не соавторы, однако первый раз проводят отпуск вместе. В августе-сентябре они уже денно и нощно пишут «антилевацкий» роман, действие которого начинается именно 15 апреля 1927 года. Они торопятся, экономя на сне и отдыхе, чтобы успеть сдать главы в первый номер, в октябре-ноябре закончена первая часть романа, ее срочно готовят к журнальной публикации, с января 1928 года печатается сокращенный вариант «Двенадцати стульев», при этом подготовка книги в издательстве «ЗиФ» — вопрос давно решенный.
Тем не менее, на некоторые вопросы убедительных ответов дать не удается.
Еще одна легенда, утвердившаяся в 1960-е годы, — долгая и трудная работа над «Золотым теленком»…. ….Говоря о трудностях, исследователи обычно ссылаются на один источник — уже цитировавшиеся черновики книги об Ильфе, над которой Петров работал в конце 1930-х — начале 1940-х годов. «Писать было очень трудно, — сетует Петров, рассказывая о создании «Золотого теленка”, — денег было мало. Мы вспоминали о том, как легко писались «12 стульев” и завидовали собственной молодости. Когда садились писать, в голове не было сюжета. Его выдумывали медленно и упорно». Даже при минимально критическом отношении к этому источнику очевидно, что, живописуя тяготы, мемуарист несколько увлекся. Особенно, когда противопоставил «Двенадцать стульев» «Золотому теленку». Напомним, что в предисловии к «Записным книжкам» Ильфа, которые были опубликованы в 1939 году, Петров рассказывал о работе над «Двенадцатью стульями» совсем иначе. «Мы, — утверждал мемуарист, — с детства знали, что такое труд. Но никогда не представляли себе, что такое писать роман. Если бы я не боялся показаться банальным, я сказал бы, что мы писали кровью». Так что одно из двух: либо, «Двенадцать стульев» — результат тяжелого труда, либо наоборот, первый роман был написан легко, как сообщается в черновиках книги об Ильфе. Приведенная Петровым трогательная подробность — как соавторы «завидовали собственной молодости» — тоже неубедительна. Выходит, когда Ильфу исполнилось тридцать, а Петрову, соответственно, двадцать четыре, оба еще были молоды, и вот полутора лет не минуло, а соавторы уже сильно постарели. Доверия не вызывает и другая жалоба Петрова — «денег было мало»: значит, в 1927 году, когда два газетчика работали над первым романом, денег им хватало, а в 1929 году, когда печатались гораздо чаще, популярным писателям вдруг перестали платить или же их потребности выросли непомерно. Так ведь не было этого. Но, возможно, трудности начались, когда первая часть романа была завершена? Такое предположение тоже неуместно. Если верить Петрову, муки творчества начались именно тогда, когда «садились писать». А после завершения первой части трудности вообще не мешали работе над романом: ее попросту прервали. Как сообщает Петров, соавтор купил фотоаппарат, увлекся фотографией, из-за чего «работа над романом была отложена на год». В общем, если и были трудности, так не те, что описывал Петров. Тех — быть не могло. Как показывает уже рассматривавшаяся выше история «Двенадцати стульев», Петров сочинял небылицы о себе и своем соавторе не из любви к искусству, а лишь тогда, когда по причинам политическим не мог рассказать правду. Описывая историю создания «Двенадцати стульев» и «Золотого теленка», он не выдумывал все заново, но по необходимости уводил читателя от опасных тем.
Одесский и Фельдман пытаются объяснить участие Ильфа и Петрова в политической интриге:
Чем же они руководствовались, кроме, конечно, соображений конъюнктуры? Похоже, тем же, что и ряд других писателей. Булгаков, например. Многие интеллектуалы тогда верили: с падением Троцкого нэп утвердится навсегда, уровень жизни будет расти, политические ограничения, как и эпоха «перманентной революции», «военного коммунизма», «красного террора», — безвозвратно уйдут в прошлое. Но ни Ильф и Петров, ни тем более Нарбут вовсе не фрондировали. Они старались оставаться «в пределах дозволенного» — точнее, дозволенного именно тогда.
Но авторы статьи не задаются вопросом, почему «эти пределы дозволенного» оказались настолько антисоветскими и откуда они возникли у молодых людей, полностью обязанных своим социальным положением Советской власти?
Что ж, если принять во внимание гипотезу Амлински и заменить фамилии Катаева, Ильфа и Петрова на Булгакова, все встанет на свои места.
Инициатором выступает кто-то из «центристской» группы ЦК, исполнение возложено на заместителя заведующего Отделом печати при ЦК ВКП(б) Владимира Нарбута, а к кому тому обратиться за помощью, как не к известному писателю, драматургу и фельетонисту Михаилу Булгакову? Впрочем, Нарбут мог обратиться и к Катаеву, но тот, трезво оценив свои силы, отказался, предложив кандидатуру Булгакова, а так как роман с такой фамилией в те годы в СССР печатать никто не стал бы, без помощи подставных лиц обойтись было нельзя.
В редакции, похоже, авторам доверяли изначально. Своего рода гарантом был маститый Катаев. Кстати, в 1928 году издательство «ЗиФ» выпустило его двухтомное собрание сочинений.
Однако, всё литературное наследие Катаева к тому времени состояло лишь из нескольких рассказов и одной повести, с «провисающим» местами сюжетом и написанной на злобу дня, что простительно начинающему автору. Булгаков, несомненно, в те годы больше подходил на роль маститого писателя.
Потому то и легко работалось Ильфу с Петровым над «Двенадцатью стульями» — они просто переписывали чужой текст с минимальными правками.
Через полтора года ситуация изменилась. На редактора вдруг нашелся компромат времен Гражданской войны и он лишился всех постов и членства в партии. Не исключаю, что это «вдруг» возникло не случайно, а как месть «троцкистов» из «органов».
Редактировать «Золотого теленка» пришлось уже Михаилу Кольцову. Но то ли он был зависимее от начальства или, наоборот, требовательнее и настойчивее своего предыдущего коллеги, то ли сам Булгаков проявил неуступчивость, но, в этот раз над правками Ильфу и Петрову приходилось либо трудиться самим, либо сильно уговаривать Михаила Афанасьевича. Отсюда долгая и трудная работа над «Золотым теленком» и личная неприязнь Кольцова к Булгакову. Или в обратном порядке, отношение Кольцова к Булгакову не способствовало легкой работе над вторым романом.
Авторство Булгакова многое упростило и объяснило бы в истории написания «12 стульев» и «Золотого теленка». Увы, рассуждать об этом можно бесконечно, а подтвердить можно лишь призвав на помощь искусственный интеллект, беспристрастно обрабатывающий статистические данные, либо найдя черновые рукописи, с которых Петров переписывал набело. Скорее всего, эти черновики давно им уничтожены, особенно, если они написаны чужой рукой. Какой способ вы бы выбрали для уничтожения столь компрометирующего документа? Я бы сжег.
И вот здесь возникает одна идея. А что если Петров не уничтожил черновики? По крайней мере, не все. Насколько Нарбут мог довериться в столь деликатном деле чужому авторитету? Неужели, приступая к печати «12 стульев» он не читал финальной сцены? Может, он, все-таки, был знаком с черновиками или даже имел свой вариант, особенно, если ему приходилось держать в курсе своих покровителей в ЦК? «Рукописи не горят», скажет Булгаков устами Воланда. А кто послужил прототипом Воланда? Многие исследователи сходятся на кадидатуре Владимира Нарбута. Круг замкнулся!
Нарбут был репрессирован и расстрелян в одном из лагерей ГУЛАГа, значит, его бумаги и архив просто были обязаны попасть к следователям НКВД. Не к ним ли обращена знаменитая булгаковская фраза про негорящие рукописи? На месте Ирины Амлински я бы поискал доказательство своей гипотезы именно в деле Нарбута.
Впрочем, я где-то читал, что согласно действовавшей в 50-е годы инструкции, дела, на основании которых выносился обвинительный приговор, уничтожались после выдачи справки о реабилитации,. А Нарбута реабилитировали в 1956-м. Кто помнит, как уничтожали документы в дошредерные времена? Правильно. Сжигали… Ох, горят рукописи, горят. Да еще как горят. Синим пламенем!
Так что на данный момент авторству Ильфа и Петрова практически ничто не угрожает.
Я даю себе отчет, что в глазах многих читателей мой пост выглядит полным бредом. Не торопитесь высказываться в комментариях, пока не пройдетесь по всем ссылкам:
первая
вторая
третья
четвертая
пятая
шестая
седьмая
P.S. Я обещал не цитировать Амлински. Но две цитаты, присутствующие также и в её книге, все таки приведу.
В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошёл молодой человек лет двадцати восьми
В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца нисана…
